Помню, у нас в школе в старшем классе на уроке литературы каждый ученик должен был прочитать что-то из современной литературы. Тема такая была. Ну я поискал что в доме есть, попался Гранин. Сборник рассказов «Река Времён». Прочитал, помню там про строительство атомной бомбы под руководством Курчатова. Книжка мне понравилась, она была проста и понятна, я даже удивился — вроде бы для взрослых книжка, а ничего сложного. Когда на уроке спросили, я с удовлетворением ответил, мол, вот Гранина читал. Учительницу ажно скривило — о, это была начитанная и пожилая женщина. Кстати, от упоминания Окуджавы её тоже передёргивало. Я всё никак понять не мог, чтож ей так не нравилось! А просто глубже она знала и писателей и советскую литературу — не по одному рассказику или стишку.
А вот писатель, фронтовик Бушин пишет о Гранине:
ЭПИТАФИЯ НАЙДЕНА
В.С. Бушин
За все девяносто с лишним лет он высказывается
и говорит вслух то, о чём все девяносто лет молчал.
Ф.Достоевский. Великий инквизитор.
27 ноября в Ленинграде президент Путин открыл памятник писателю Даниилу Гранину, Герою социалистического труда, почётному гражданину Петербурга. «Судьба Гранина, судьба нашего выдающегося соотечественника и современника, — сказал президент,- была неразрывно связана с Ленинградом, с Петербургом. И сам он, его личность, впитали лучшие черты его родного города. Потому что этот город, безусловно, стал для него родным». Путин, сообщает пресса, назвал Гранина подлинным русским интеллигентом, выдающимся мыслителем, честным, совестливым и порядочным человеком, которому в своих произведениях удалось отразить события почти всего XX века.
«Он заслужил признание и любовь, уважение миллионов людей. При этом никогда не останавливался в своём творческом и духовном поиске. Как и многие герои его книг, он стремился к познанию, к истине», — подчеркнул президент.
Российский лидер напомнил, читаем дальше, что «Гранин ушёл на Великую Отечественную войну добровольцем. Защищал Ленинград в самые тяжёлые дни блокады. После войны посвятил себя творчеству, напоминая людям о милосердии и человеколюбии». Завершив свою речь, Путин вместе с дочерью Гранина возложил к памятнику писателя букет алых роз.
Что ж, очень прекрасно. Истинный русский интеллигент, мыслитель, совестливый человеколюб, стремился к истине, любовь миллионов… Что ещё можно? Только вот насчёт подлинного русского интеллигента… Не совсем подлинный. Он писал в анкетах, что украинец. И насчёт добровольца. Согласно Указу Президиума Верховного Совета от 22 июня 1941 года Гранин по возрасту подлежал мобилизации в первые дни войны. Не совсем правильно утверждение и тех, кто уверяет, что писатель начал войну рядовым, а закончил капитаном. Нет, до войны он был секретарём комитета комсомола знаменитого Кировского (Путиловского) завода, т.е. был крупным комсомольским работником, и в армии он сразу получил звание капитана. В этом звании в октябре 1944 года и демобилизовался.
А ныне, в такой знаменательный час нельзя не вспомнить некоторые странные суждения мыслителя-фронтовика о войнах вообще и о Великой Отечественной в том числе. Вспомнить и отбросить, и забыть, дабы лик воздвигнутого ему памятника сиял беспорочно.
Так вот, однажды, ещё не будучи памятником, мыслитель заявил: «Правда о войне всегда меняется». Это как понимать? Например, за два века что изменились в правде о войне 1812 года? Конечно, что-то могло быть уточнено, дополнено, но ведь не об этом же речь. Я знаю только две попытки изменить давно известную правду об этой войне и внедрить новую. Первую совершил известный «меч Божий» Солженицын. В своём «Архипелаге» он уверял: «Из-за полесских лесов и ильменских болот Наполеон не нашёл Москвы» (Париж, 1973. YMCA-PRESS.Т.1,с.387). Так что, выходит, никакого Бородинского сражения, никакого пожара Москвы, никакой Березины и гибели великой армии двунадесяти языков не было и быть не могло. Упёрся Наполеон в болота и повернул обратно, в любимый Париж. Ну, это кардинально.
Второй факт новой правды об этой войне соорудил сам Гранин, утверждая, что армия Наполеона была армией жутко совестливых, стыдливых, честных людей. И в знаменитом романе «Война и мир» именно такими они и показаны… «Французы для Толстого, — уверял Даниил Александрович, — были не только оккупантами, но и людьми, которые страдали, мучились. Толстой относился к французам как к несчастным людям, втянутым в кровопролитие». Со страниц «Завтра» я тогда попросил писателя назвать в романе образ хоть одного французского оккупанта, который страдал бы и мучился, грабя и убивая русских, а Толстой жалел его. Выдающийся русский интеллигент не ответил, не назвал пусть бы одного завалящего французика из Бордо. Да и не мог — нет таких в великом романе. И я высказал предположение: довелось ли Гранину за долгую жизнь прочитать великий роман Толстого?
В другой раз он поведал: «Каждая война рано или поздно становится грязной». Каждая!.. Ну, во-первых, бывали войны, которые не рано или поздно, а с самого начала, даже с замысла были грязными. Таковы нашествие Наполеона и Гитлера на нашу родину, нападение Японии на Китай в 1931 году, трёхлетняя агрессия США против Кореи, начатая в 1950 году, с 1959 года длившаяся 15 лет война против Вьетнама и другие кровавые бесчинства США против стран аж на другой стороне земного шара от них, в которых им абсолютно нечего было делать, — против Югославии, Афганистана, Ирака, Ливии…
А когда же стала грязной Великая Отечественная война, спасшая мир от рабства — не с того ли момента, как Гранин за полгода до её окончания демобилизовался? Или всё-таки успел поучаствовать в Грязной войне? Очень странно, однако кумир миллионов не понимал, что все освободительные войны, отпор и изгнание любого захватчика это благороднейшее дело. Такими и были наши войны против Наполеона и Гитлера, как и позорное изгнание японцев из Китая и американцев из Кореи и Вьетнама.
И вот после всего этого мы услышали от искателя истины ещё и такое: «У нас история войны обросла враньём». Это кто же постарался? Кто эти лжецы? Шолохов в романе «Они сражались за Родину», в рассказе «Судьба человека» и в статье «Наука ненависти»? Алексей Толстой в «Рассказах Ивана Сударева» и в «Русском характере»? Тихонов в поэме «Киров с нами»? Фадеев в «Молодой гвардии»? Леонов в пьесах «Нашествие» и «Взятие Великошумска»? Эренбург в пламенной и почти ежедневной в пору войны публицистике? Твардовский в «Василии Тёркине»? Светлов хотя бы в стихотворении «Итальянец»? Антокольский в поэме «Сын»? Соболев в «Морской душе»? Корнейчук в пьесе «Фронт»? Симонов в повести «Дни и ночи», в двухтомнике военных дневников и в таких стихах, как эти:
Опять мы отходим, товарищ.
Опять проиграли мы бой.
Кровавое солнце позора
Заходит у нас за спиной…
Или Некрасов «В окопах Сталинграда»? Бондарев в повестях «Горячий снег» и «Батальоны просят огня»? Сергей Смирнов в «Брестской крепости»? Константин Воробьёв в «Убиты под Москвой» и «Это мы, Господи!», Гудзенко, Павел Шубин или Юрий Белаш в стихах? Вершигора в «Людях с чистой совестью»? Полевой в «Повести о настоящем человеке»? Или Ковпак в воспоминаниях «От Путивля до Карпат»? Или Медведев в «Сильные духом»? Или врали Шостакович в Седьмой симфонии, Калатозов в фильме «Летят журавли», Чухрай в «Балладе о солдате»? Или неправду показали художники Корин и Дейнеко, Пластов и Кривоногов? Ну, назвал бы хоть одно имячко, книгу, картину, фильм! Надо же и кумиру миллионов отвечать за свои слова. Некоторые из перечисленных имён и произведений были упомянуты в написанной вместе с А.Адамовичем «Блокадной книге» с почтением и уважением, как честные, правдивые свидетельства о войне. Так это же в советское время. А теперь это стало для него враньём!
Действительно, есть охотники извратить и оболгать историю Великой Отечественной, но в советское время им не давали хода, а теперь за такую клевету дают ордена, премии, даже ставят памятники. Четыре года тому назад в «Литературной газете» была статья о «круглом столе» в Ленинграде, посвящённом окончанию Второй мировой войны. В нём приняли участие историки, писатели, деятели культуры. В том числе и Гранин. Уровень «стола» был высокий: ведущим беседы был тогдашний председатель Госдумы Сергей Нарышкин.
Думаю, что на Западе не решились бы лгать о войне, если бы не российские клеветники-первопроходцы, прежде всего Хрущёв, а потом Волкогонов, Радзинский, Сванидзе, Млечин, Б.Соколов, Солонин и другие. После них на Западе рассудили просто: уж если русские (а кто там русский?) сами такое вытворяют со своей победой, то почему же нам не воспользоваться, не побежать вслед? И побежали, и потрусили, и поползли — молча мимо наших побед и с увеличительным стеклом, направленным на наши неудачи.
Прав президент Ассоциации музыкальных театров страны Юрий Александров, сказавший на том «круглом столе»: «Формально Вторая мировая война закончилась, а фактически нет. Если раньше убивали тело, то теперь — душу». А вот и преуспевающий писатель Евгений Водолазкин где-то у кого-то усмотрел «враньё и фальшь» о войне. Что именно и кого он имеет в виду, понять из текста статьи нельзя — в ней нет имён и фактов. Но вспоминается такой факт о самом Водолазкине. 8 мая 2009 года он писал в «Новой газете», что во время блокады Ленинграда А.А.Жданову, главному руководителю обороны города, спецрейсами доставляли по воздуху ананасы. Он без них, дескать, жить не мог! Но почему же многими рейсами? Ведь можно было одним рейсом на всю блокаду обеспечить. И сказана эта чушь с такой уверенностью, словно те ананасы росли на персональном огороде самого Водолазкина, он сам и самолёт вёл. Ведь тут не просто глупое враньё. После этого надо не приглашать за «круглый стол», а посадить под кухонный и там пять лет кормить солёными ананасами.
Сильно удивило и выступление директора Института русской литературы Академии Наук Всеволода Багно. Он вспомнил высказывание Пушкина о том, что история принадлежит поэту. Да, классик говорил так, но едва ли предполагал, что директор Института русской литературы поймёт его буквально. Ведь однажды он сказал, например, ещё и вот что: «Поэзия, прости Господи, должна быть глуповата». Многие и это понимают буквально и осаждают редакции, прикрываясь словами гения, как щитом, против всякой критики и отвержения своих подлинно глуповатых виршей.
Но важнее другое: Багно вспомнил «не столь давние времена, когда чиновники с партбилетами диктовали, скажем, Ольге Берггольц, что на войну надо смотреть, отдавая предпочтение победным мотивам». От таких «мотивов» у Багно с души воротит, он, видите ли, считает, что надо «отдавать предпочтение» «мотивам» неудач, поражений. Да известно ли ему, кто и где подписал акт о безоговорочной капитуляции? В обстоятельном повествовании о войне, конечно, должен быть «мотив» наших неудач и просчётов, но в полный голос надо говорить прежде всего о нашей великой победе. А Ольге Берггольц никто ничего не диктовал. Вот строки, которыми она встретила войну:
Мы предчувствовали полыханье
Этого трагического дня.
Он пришёл. Вот жизнь моя, дыханье –
Родина! Возьми их у меня…
Это могли продиктовать ей только русские небеса.
А кто мог продиктовать это:
125 блокадных грамм
С огнём и кровью пополам…
Попробуйте диктовать такому поэту, такой женщине. Я-то знал её… Ольга Фёдоровна была голосом блокадного Ленинграда. Она умерла сорок пять лет тому назад, и уж вот кто действительно достоин памятника.
Так почему же Гранин, сокрушаясь о чьём-то вранье про войну, никого не назвал хотя бы во время этого «круглого стола», почему не защитил хотя бы Ольгу Берггольц как почётный гражданин Ленинграда — ленинградку. Почему? Да потому что не смел, трусил, и потому, что враньё Водолазкина вполне соответствовало по духу его собственному вранью.
За этим «круглом столом» писатель рассказал, что недавно встретился с бывшим канцлером ФРГ Гельмутом Шмидтом, его ровесником, в годы войны солдатом вермахта, участвовавшим в блокаде Ленинграда. Он считает его человеком мудрым и симпатизирующим нашей стране. И спросил мудреца: «Почему вы проиграли войну, хотя могли выиграть? Почему победили мы?» Он до сих пор был уверен, что они могли. Я думаю, что такой вопрос бывшего советского офицера и советского писателя бывшему солдату вермахта очень удивил многих читателей газеты. Вы подумайте, ему страшно хотелось допытаться, почему же фашисты не разгромили Красную Армию, в которой он служил, и не поработили его родину. И что же ответил бывший солдат вермахта? Он сказал: «Вы победили потому, что в войну вступила Америка». И что Гранин? Промолчал. Не посмел сказать: а где она была, могучая Америка, в 41-м, когда мы обливались кровью, в 42-м, когда мы погнали немцев, в 43-м, когда мы гнали и гнали их, уже не надеясь на Америку, где она была до лета 44-го года, когда мы уже освободили почти всю нашу землю и готовились вступить в Неметчину? Где? Где? Где?.. Не решился кумир спросить и о том, кто Берлин-то взял.
Я молчанию этого интеллигента не удивился, потому что мне памятны его совсем не интеллигентные суждения о войне и о литературе о войнах.
Президент Путин сказал, что Гранин защищал Ленинград, что он почётный гражданин Петербурга. Да, это высокое звание он получил, когда губернатором была Валентина Матвиенко, может быть, даже читавшая его книги. Но странные вещи говорил иногда защитник Ленинграда и его почётный гражданин именно о любимом городе в пору войны.
Видимо, как один из самых доблестных участников войны и как самый большой знаток её истории, Гранин однажды был приглашён в Германию, и вот что он сказал там в бундестаге: «Когда на Ладожском озере лёд окреп, по нему проложили «Дорогу жизни» и началась эвакуация». Началась? Да неужели Жданов, командующие Ленинградским фронтом Ворошилов, потом генералы Жуков, Говоров и другие руководящие товарищи не догадывались, что ведь можно эвакуировать и по воде? Существовала же Ладожская военная флотилия, в августе 1941 года в ней насчитывалось 66 кораблей и катеров, даже имелась одна подводная лодка. Да ещё, надо полагать, были на озере и гражданские суда. А авиация? И помянутые товарищи не соображали, что всё это можно использовать, ждали ледовой дороги? Ведь она, как известно, была открыта лишь 22 ноября 41 года. Вот только тогда и началась эвакуация? Господи, даже в таком деле — враньё! Эвакуация началась за два с лишним месяца до блокады — 29 июня 1941 года, на пятый день после того, как был создан Совет по эвакуации при правительстве (А.Волынец. А.Жданов. ЖЗЛ. 2013. Стр. 333).
И дальше: «Пока не растаял лёд на Ладожском озере, удалось эвакуировать 376 тысяч человек». И всё? И только? Откуда эта цифра? А куда флотилия делась? Чем занималась? Почётный гражданин Санкта обязан был знать, что эвакуация проводилась и зимой, и летом, и по воде, и по льду, и по воздуху. Всего было эвакуировано около 1 миллиона 700 тысяч человек, в том числе немало самолётами (ВОВ. Энциклопедия.М.1985. С. 401). Именно самолётом, между прочим, вывезли Анну Ахматову.
Гранин старательно вешал недоброкачественную лапшу на уши немецким парламентариям и тогда, когда рассказывал им и об одной операции Ленинградского и Волховского фронтов: «Синявинская операция длилась до конца октября. Ничего не получилось с прорывом блокады. Наши войска потеряли 130 тысяч человек». Как потеряли? Ведь потери бывают разные: убитыми, ранеными, умершими от болезней. Он не желал уточнять и сказал так, словно 130 тысяч это бесспорные потери убитыми. Но во-первых, Синявинских операций было две: 1941 и 1942 года. Он говорил о первой, которая началась 10 сентября сразу после того, как немцы 8 сентября захватили Шлиссельбург и замкнули блокаду Ленинграда с суши. Это была первая поспешная попытка её прорыва, она не удалась. Но в ней участвовали только 54 отдельная армия, которой командовал маршал Кулик, и Невская оперативная группа, они прорывались навстречу друг другу. И в войсках с обеих сторон было у нас в целом 71 270 солдат и офицеров. А у этого фронтовика-мыслителя одних только убитых почти в два раза больше. Но на самом деле безвозвратные потери в этой тяжёлой операции составили 22211 человек (Г.Ф.Кривошеев и др. Книга потерь. М. 2009. С.178). Он эту цифру преувеличил почти в шесть раз. Размах солженицынский. Словом, дорогой гость из России рассказывал немцам о вещах, о которых не имел никакого представления.
Впрочем, конечно, любой человек может ошибаться, но Гранин всё время, долгие годы круто ошибался только в одну сторону — против Кранной Армии, против своего народа. Это даёт основание говорить, что мы имеем дело не только с ошибками и плохим знанием предмета, а с обдуманным, сознательным искажением правды. Министр культуры В.Мединский не постеснялся назвать подобные измышления мыслителя «циничным враньём». Депутат Ленинградской Думы Ю.Вишневский потребовал от министра извинений, но он не принёс их и имел на это полное моральное право. Это несколько скрашивает участие Мединского в установлении мемориальной доски Маннергейму в Ленинграде: что ж, тот давно умер, а этот был жив. Сейчас он присутствовал при открытии памятника циничному вралю. Нетрудно догадаться, как он себя при этом чувствовал, что думал. Надеюсь, цветочки не положил.
«Восемнадцатая армия фон Лееба, — просвещал немцев Гранин, — отбивала все попытки прорвать оборону». Как это? В обороне был город и Ленинградский фронт. А генерал-фельдмаршал Вильгельм фон Лееб блокировал Ленинград и не армией командовал, как можно подумать, а группой армий «Север», в которую помимо 18-й, входили ещё 16 армия и 4-я танковая группа, всего это 29 дивизий, из коих 6 танковых да ещё 1-й воздушный флот — 760 самолётов. И всё-таки эти огромные силы прорвать оборону Ленинграда не смогли. В январе 42 года Лееб был смещён.
Гранин обличал: «Наша пропаганда нравственных запретов не имела». Да, ваша гранинско-солженицынская пропаганда, маэстро, сказал я ему тогда, действительно не имеет никаких запретов.
И вот ещё пример этого. Дико читать, что немцы, зная о высокой смертности в Ленинграде, радовались и тому ещё, что «не надо будет никого кормить». Им –кормить!.. Так мог сказать только человек, имеющий совершенно нелепое представление о том, что это за война была. Это мы, освобождая от фашистов немецкие города, кормили немцев из своих походных кухонь, прежде всего — детей и стариков. У нас в роте было два повара — Годин и Роберман (имена забыл). И я видел, я помню, как в Кёнигсберге, в районе Ротенштайн, где мы стояли, они кормили несчастных немецких пацанов… А кого, когда, где накормили фашисты? Они грабили и убивали. И только. Известно заявление Геринга в первые дни войны, что да, в этом году погибнет от голода 30 миллионов русских. Весьма примечательно, что в 1991 году именно эту цифру назвал и наш доморощенный Геринг по имени Чубайс: погибающие сами виноваты — они не вписались в его реформы.
Если вернуться к тому, что Мыслитель говорил не об отдельных операциях, а о войне в целом, то опять вспоминаются его пророчества: «По всем данным, войну с Германией мы должны были проиграть!»…»Все преимущества были на стороне немцев, мы потеряли полстраны…»… «Я помню чувство отчаяния, с которым мы жили, те тяжёлые вопросы самим себе — почему так произошло, ведь с Гитлером мы недавно братались?» Хватит? Во-первых, никакого братания с Гитлером, с немцами не было, были деловые отношения: мы — вам, вы — нам. Неужели взрослый человек, секретарь комитета комсомола большого ленинградского завода не понимал, что тут были всего лишь вынужденные политические манипуляции?
«Одолевало чувство несправедливости, разочарования — почему мы такие беззащитные, плохо вооружённые, с плохим командованием?..» Какой скулёж! Какое враньё! От кого он ждал справедливости — от Гитлера, что ли? В ком разочаровался — в Геббельсе?
Насчёт качества оружия и военной техники в начальную пору войны были затруднения. Но вскоре мы получили такое оружие, что немцы, как ни старались, так до конца войны и не смогли перенять его. Например, такие знаменитые дары нашей науки и техники, как многоствольный ракетный миномёт «катюша», танк Т-34, самолёт Ил-2. Со временем мы превзошли врага и по количеству первоклассного оружия.
А командование… С большим опозданием, только в марте 1945 года, но два вышеупомянутых немецких персонажа просто восхищались нашим генералитетом, ставя его гораздо выше собственного.
А если не на генеральском уровне, то я могу назвать хорошо памятных мне офицеров своей части и тех, кому мы подчинялись: полковник Горбаренко, майор Амбрузов, капитаны Шуст и Ванеев, старшие лейтенанты Ищенко, Требух и Пименов, лейтенант Павлов, недавно умерший в Алуште, мы с ним и перезванивались и виделись не раз в Крыму; лейтенанты Михайлин, Дунюшкин, Эткинд, Гудков, Губайдуллин, Аладушкин… И я совершенно согласен с Геббельсом и Гитлером, готов дополнить их: все названные мной — знающие своё дело умелые офицеры, ни об одном не могу сказать ни единого дурного слова. Хотя, конечно, не стал бы возражать, если Гранин сказал бы: «А вот я и в политотделе дивизии, где был инструктором, и в ремонтном артбатальоне, где был заместитель командира по комсомолу, знал плохих командиров!» Да, да, не спорю. Армия была огромна. Но он ничего не сказал, никого не назвал, он всегда предпочитает говорить вообще.
А вот ещё одно кардинальное открытие: оказывается, на войне бывает страшно, а мы будто бы это скрывали. От кого? Он же бесстрашно рисует правду о войне: «настоящий страх, страх жутчайший настиг меня… Я мчался, словно по пятам за мной гнались. Ни разу не оглянулся, смотрел только на впереди бегущих, обгоняя одного за другим…» То есть возглавил бегство. «Я что-то орал, кому-то грозил…» Ну, это уже паника. За такое паникёрство могли и пристрелить, как описано, например, в стихотворении Юрия Белаша:
— Стой, зараза! — сержант закричал,
Угрожающе клацнув затвором…
— Стой! Кому говорю!..
Без разбора,
Трус, охваченный страхом, скакал…
Хлопнул выстрел — бежавший упал.
Немцы были уже в ста шагах…
Об этом же есть прекрасное стихотворение у Юли Друниной:
Когда, забыв присягу, повернули
В бою два автоматчика назад,
Догнали их две маленькие пули —
Всегда стрелял без промаха комбат.
Упали парни, ткнувшись в землю грудью,
А он, шатаясь, побежал вперёд.
Его за этих двух лишь тот осудит,
Кто никогда не шёл на пулемёт.
Потом в землянке полкового штаба,
Бумаги молча взяв у старшины,
Писал комбат двум бедным русским бабам,
Что… смертью храбрых пали их сыны.
И сотни раз читала письма людям
В глухой деревне плачущая мать.
За эту ложь комбата кто осудит?
Никто его не смеет осуждать!
Сурово, жестоко… А что было делать!
Критик А.Турков был в восторге от панического бегства, описанного Граниным: вот, мол, она, правда жизни-то. Конечно, были люди, которые когда можно было не бежать, всё-таки бежали, были и обстоятельства, когда нельзя было не бежать. Но ведь, с одной стороны, были люди, и их много, которые и в самые страшные часы не бежали. С другой, попозже и немцы до самого рейхстага бежали, ползли, карабкались, землю грызли. Вот описать бы. Но это никогда не интересовал Гранина. Нет, он хотел размусолить картину нашего, вернее, своего героя бегства: «Последнее, что я видел (на бегу), это как Подрезов стоял во весь рост в окопе, стрелял и матерился. Выжить он не мог. Да он и не хотел выжить, это я знаю точно, ему обрыдла такая война, бегство…». Вот ведь картина! Будто вся война именно такой и была — сплошное бегство. А Подрезов, сознательно идущий на смерть… Допустим, что так. Однако, что же было бы, если и другие не хотели жить и сражаться в ту отчаянную пору?
Кстати сказать, у нас случаи самоубийства во время войны, в том числе среди командования, были единичны. А у немцев они начались даже не в «пору бегства», гораздо раньше. Генерал-полковник Эрнст Удет из люфтваффе, видимо, уже тогда поняв, что война проиграна, застрелился в ноябре 1941 года, когда немецкие войска ещё стояли под Москвой. Он был, кажется первым, а позже началась просто эпидемия самоубийств. Слабоваты оказались нервишки у гитлеровского генералитета, одних фельдмаршалов среди самоубийц оказалось с полдюжины…
Но вопреки всей нашей изначальной безнадёжности, объявленной с большим опозданием не только Граниным, но, допустим, и военным министром США Генри Стимсоном, в 41 году давшим нам на сопротивление два месяца, Советский Союз однако же победил. Как это случилось? Ведь однажды писатель уверял даже вот в чём: «Я видел, что ленинградцы шли на фронт с косами». Да где было в 1941 году взять косы в Ленинграде хотя бы на один батальон? Или срочно наковали? Неизвестно. Ведь вот до чего доходили те Герои, которым Путин ставит памятники.
За тем «круглым столом» Гранин так объяснил нашу победу: «И когда мы(!) поняли, что проигрываем войну…». Это когда же именно — в 42-м? в 43-м? «… тогда к нам пришло остервенение…» Примечательно, что именно так говорит о войне другой Мыслитель — Михаил Жванецкий: до 43 года, не так давно сказал с телеэкрана, мы не воевали, а только отмахивались, но когда наконец узнали, что немцы истребляют ещё и евреев, вот тогда и пошли в бой… «Мы за ценой не постоим…»
А в 41 году, уверяют эти мыслители, желание бить врага было нам неведомо. А что же делали, как вели себя защитники Брестской крепости, Одессы, Севастополя… Как гибли Зоя Космодемьянская, Виктор Талалихин, Николай Гастелло…
На фронте за ценой стояли. Да ещё как! Вот хотя бы что говорилось в телеграмме командующего Западным фронтом генерала армии Жукова командующему 20 армией генерал-лейтенанту Власову во время нашего контрнаступления под Москвой в декабре 1941 года: «…Вы не жалеете людей, не жалеете танки. Приказываю разрушить артиллерией укрепления противника. Запрещаю легкомысленные броски танков и пехоты на укреплённые полосы противника» (Правда, 16 декабря 2011). И ведь таких документов немало!
А Гранин не только ни разу не упомянул добрым словом Сталина или Жукова, Рокоссовского или Василевского, но ещё и решительно отрицал роль армии: не она, а народ победил! Оторвать армию от народа и даже противопоставить их по силам только уж очень большому мыслителю. Между прочим, в таком духе рассуждает о войне, о нашей победе куда-то сгинувшая Ирина Хакамада.
Нельзя умолчать и о том, что разного рода «фронтовые эпизоды», о которых Гранин рассказывал, весьма сомнительного свойства. И не только потому, что у них, как правило, отсутствуют приметы и времени, и места, а просто вот, мол, что случилось однажды где-то когда-то. Так, уверял, например, что где-то когда-то он с сослуживцами лежал днём в кювете, а мимо по дороге шли немецкие войска, и на группу советских солдат и офицеров в армейской форме и с оружием, немцы не обращали никакого внимания. Ну, как этому поверить?
В другой раз мы читали, что два велосипедиста — впереди и сзади — вели человек пятьсот наших пленных. Какие велосипедисты? Это на стадионах, на треках, а в армии, на войне имелись когда-то, в начале ХХ века, в годы Первой мировой войны самокатчики, даже самокатные части были, но во Второй мировой ни в одной армии, в том числе и у немцев самокатчиков не водилось. Зачем велосипеды, коли давно есть мотоциклы.
И вся ситуация с покорно бредущими пленными, у которых на лице Гранину виделась «печать поражения», неправдоподобна, они же запросто могли прикончить этих двух «велосипедистов», у которых руки заняты рулём, а автомат за плечами, и разбежаться, как это нередко случалось. А ещё где-то когда-то Гранин с друзьями «несколько дней шли из окружения» и наткнулись в лесу на группу спящих немцев. И что? Не решаясь нарушить сладкий сон оккупантов — у них «мёртвый час» — тихонько прошли мимо, даже оружие их не забрали… Какая трогательная война…
Ну что, какую чушь ещё можно придумать? Представьте, Мыслитель придумал: «У нас скрывали поражения», — сказал он Гельмуту Шмидту. Да как возможно скрыть, если вермахт допёр до Москвы, а потом до Волги? В наших сводках не писали, конечно, так, например: «Под Минском войска Западного фронта потерпели поражение и оставили город»… «Под Смоленском советские войска были на голову разбиты и бежали» и т.д. Судя по всему, Гранин именно такие сводки ждал и считал бы их честными. Иной раз в сводках, естественно, случались ошибки, порой что-то умалчивалось из военных соображений, но о захвате немцами Минска и Кишинёва, Вильнюса и Сталино, Киева и Севастополя — всех 727-ми захваченных ими городов, в сводках, разумеется, не скрывалось. И все нормальные люди понимали, что это значит.
Не обошёл неутомимый труженик правды и проблему наших пленных. Уверял, что они «претерпели голод, нечеловеческие условия» только потому, что не были защищены Женевской конвенцией». Такое заявление опять свидетельствовало бы о полном непонимании, что такое была та война, но в «Блокадной книге» приведены многочисленные документы, свидетельствующие о планах фашистского руководства как можно больше просто истребить наш народ. Приведу лишь одну цитату оттуда: «7 сентября 1941 года в секретной директиве Верховного командования говорилось: «Фюрер решил, что капитуляция Ленинграда и Москвы не должна быть принята даже в том случае, если она была бы предложена противником». И Гранин тут же раъяснил: «Москва и Ленинград обрекались на полное уничтожении вместе с жителями. С этого должно было начаться то, что Гитлер имел в виду: «Разгромить русских как народ». То есть истребить, уничтожить как биологическое, географическое и историческое понятие» (с.22). И плевали они на все конвенции.
Значит, почётный гражданин знал, что если немцы не посчитались с двумя межгосударственными договорами с нашей страной, исключавшими возможность любого противостояния, то никакой роли на пути их истребительных планов не могла сыграть никакая Женевская конвенция. Да, знал, а теперь уверял, что всё дело в этой конвенции. Ведь немцы, мол, такие законники. То есть он опять не заблуждался, а опять лгал сознательно, обдуманно, целенаправленно. Но пусть объяснил бы, почему из плена в Советском Союзе, не подписавшего конвенцию, вернулись на родину 85% немцев, а наших пленных вернулось из Германии, подписавшей конвенцию — меньше половины (Цит.соч.376).
Да ведь с самого начала ясно: то, что мы не подписали конвенцию, для Германии не имело никакого значения. В ней же не было пункта: «Пленные стран, которые не подписали, подлежат уничтожению». А немцы действовали именно так, словно подобный пункт был.
А вот что он говорил о другой стороне этого вопроса: «Одно из тяжких и постыдных последствий войны — отношение к пленным. Плен у нас карался как преступление… Бывших пленных подвергали репрессиям. Они пребывали отверженными, бесправными». Как всегда — ни фактов, ни имён. «Бесправные»! Назвал бы хоть одного, лишённого пусть бы даже водительских прав. А я могу назвать много людей, в том числе писателей, которым плен не помешал и жить в столице, и учиться или работать там, где хотели, и печататься, и получать премии, ордена, и в партию вступить.
В Литературном, как тогда говорили, идеологическом институте сразу после войны со мной учились и работали изведавшие плен Н.Войткевич, Б.Бедный, Ю.Пиляр, преподаватели русской литературы А.Н.Власенко, Н.Трифонов. Коля Войтквич был до того «отверженным», что все пять лет оставался старостой нашего курса. А Бориса Бедного покарали публикациями многих рассказов и повестей, а также постановкой фильма «Девчата» по его повести, который показывают по телевидению до сих пор. И Юра Пиляр не избежал репрессий в виде издания нескольких повестей и романов. И все они были членами Союза писателей.
Назову имена гораздо более известные — писатели Степан Злобин и Ярослав Смеляков. Оба занимали важные должности в Московском отделении Союза писателей, первый — председатель секции прозы, второй — поэзии; оба получили высокие литературные премии — Сталинскую и Государственную, у обоих выходило много книг, в том числе собрания сочинений в 4-х и 3-х томах. А всего в справочнике «Отчизны верные сыны» (М.2000) значится более двадцати писателей, которые были в плену.
А факты притеснения, конечно, были, ибо перестраховщиков и долдонов не сеют, не жнут, они сами родятся. Поэтому ЦК и СНК приняли постановление, чтобы утихомирить их. В нём говорилось: «Осудить практику огульного политического недоверия к бывшим советским военнослужащим, находившимся в плену или в окружении противника» (Правда, 19 мая 2005). Но Гранину было лень искать факты, копаться, его и без этого власть осыпала наградами да премиями.
С крайним изумлением прочитал я у него и это: «Только спустя двадцать лет после войны в 1965 году отметили солдат медалью в честь Победы». А к тому времени, дескать, немало фронтовиков уже и умерли. Уж и не знаю, что это — опять старческий сбой памяти или злонамеренное враньё. И как снова не вспомнить Достоевского: «Старику девяносто лет, и он давно мог сойти с ума», тем более, что ему было уже за девяносто, но почему-то, как уже сказано, все сбои в одном направлении — против Советской власти.
На самом деле в 1965 году фронтовики получили не медаль «За победу над Германией», а орден «Отечественной войны». Это была памятная награда — в знак двадцатилетия Победы. А медаль «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» была учреждена Указом Верховного Совета СССР сразу после окончания войны — 9 мая 1945 года. Её получили около 15 миллионов человек. Очень многие — ещё до мобилизации и вернулись домой уже с ней. Я, например, — 9 января 1946 года в райвоенкомате Сталинского района Москвы. Если ему почему-то вручили медаль только через двадцать лет, то это факт его биографии, а не 15-ти миллионов фронтовиков. И невольно закрадывается мысль: может, инструкторам политотделов и заместителям по комсомолу сразу-то медаль действительно не полагалась? Или было принято во внимание, что во время войны Гранин каким-то образом, будучи уже капитаном, оказался курсантом сперва одного, потом другого училища? Или, наконец, сыграло роль то, что он демобилизовался задолго до окончания войны? В любом случае я считаю это несправедливым.
Но однажды по воинскому вопросу Гранин сказал правду: «В 1946 году сняли выплату пенсий (?) за ордена. Деньги шли маленькие: в месяц за Красную Звезду — 15 рублей. Ликвиднули, ничего не объясняя». Это — святая правда из грешных уст! Но, во-первых, 15 рублей это сейчас «маленькие деньги», фу-фу, на одну поездку в метро надо в три раза больше, а тогда билет в метро стоил 5 копеек, и 15 рублей были вполне приличные деньжата, особенно, если ежемесячные. Во-вторых, из орденов больше всего награждений было как раз Красной Звездой — 2.860 тысяч, почти три миллиона. Сколько же получается всем награждённым ею в год? 15х12х3.000.000 = около 500 миллионов рублей. А всего за время войны за боевые отличия было около 13 миллионов награждений. В тылу же одной лишь медалью «За доблестный труд» награждено свыше 16 миллионов человек. А ведь было немало награждений и до войны. И платили не только за ордена, но и за медали. Медалью «За отвагу» было награждено около 5 миллионов человек, медалью «За боевые заслуги» ещё больше. Я получил обе эти медали, и мне платили за них 10 и 5 рублей. Нетрудно сообразить, какие тут набирались в целом по стране гигантские суммы, каким бременем они ложились на государственный бюджет. А страна-то в каком состоянии после войны находилась? Кто, кроме нас самих, на что, кроме наших средств, можно было восстановить разрушенное хозяйство, поднять города, возродить деревни и сёла. Вот почему выплаты были отменены, действительно «ничего не объясняя». Никакие объяснения фронтовикам и труженикам тыла просто не требовались. Народ и без объяснений понимал, каковы дела. А он голосил: «Отдайте мои 15 рэ!»
Он говорил: «Литература точно передаёт чувства и настроения людей военного времени. И без этой литературы учебники истории не дадут полноты картины, поэтому они — художественная литература и история — должны идти рука об руку». Верно. Но вот вместе с Виталием Дымарским, главным редактором разухабистого журнала «Дилетант», они благоговейно вспомнили книгу Виктора Астафьева «Убиты и прокляты». Вот сожалеет, что она «не всколыхнула общественность». И за «круглым столом» вновь назвал Астафьева, как одного из корифеев литературы о войне. Но этот ротный телефонист, попавший на фронт почему-то лишь в 43-м году, был невеждой в военном отношении и всегда лгал о войне, но в советской время с тремя плюсами, а в антисоветское — с пятью минусами. Мне приходилось об этом писать ещё при жизни Астафьева.
Да как вообще можно верить писаниям человека, который откровенно рассказывал, что вот ещё до войны работал он где-то в вагонном депо и получал 250 рублей в месяц, а потом попал в редакцию и стал получать 600 рублей. Цифры сомнительные, но не в них дело. Он бесстыдно признавался: теперь, при 600 рублях «что от меня ни требовали, я всё писал. Пропади всё пропадом! Я любую информацию напишу — мне за неё пять рублей дадут» (Известия.12 августа 1988). Как можно верить человеку, который не просто признаётся в своей продажности, а публично хвастается ею.
А в другой раз он уверял, что на фронте «все часто думают: скорее бы меня убили» (Там же). Можно ли с солдатами, думающими так, победить врага? Можно было с такой армией гнать немцев от Сталинграда до Берлина и взять его? Вспомните хотя бы, что у Толстого думал и чувствовал Николай Ростов в минуту смертельной опасности: «Меня, которого все так любят, могут сейчас убить? Это невозможно! Немыслимо!» И т.п.
Так Астафьев откровенничал с литературным критиком Валентином Курбатовым. И тот ни разу не удивился, не переспросил, не сказал писателю: «Виктор Петрович, полно вам наговаривать-то и на себя и на всех фронтовиков!» Нет, критик молча выслушал этот вздор и бесстыдство, всё записал и — на полосу столичных «Известий».
Критик А. Большакова просто млеет от героизма, с которым Астафьев «вскрывает пороки тоталитарной системы». Да какое же мужество, мадам, какой героизм, если новая власть сама только этим и занималась и хотела, чтобы в книгах, в кино именно таким и было размалёвано советское время — с самой неприглядной стороны, сплошным «штрафным лагерем» с подлым бытом, с изощрённым унижением человека. Это не мужество, а лживость и холопство, измена и угодничество, чем ныне пробавляетесь и вы, мадам. И за это именно власть и церковь дают премии, ордена, издания. А Гранина ещё и церковь наградила своим орденом Даниила Московского.
Р.S.
Лет тридцать-сорок после войны Гранин не писал о ней. Видимо, считал, что опыта инструктора политотдела, навыка комсомольской работы и даже двойного танкового образования, как и срока пребывания на фронте, маловато, чтобы писать. Конечно, опыт инструктора и слушателя военных училищ не сравнить, допустим, с трёхлетним опытом командира батареи Юрия Бондарева. К тому же, тогда были ещё живы многие фронтовики, в том числе — писатели, и одна за одной появлялись их прекрасные книги. И Гранин молчал о своей войне.
Но настали иные времена. Фронтовиков, которые могли бы сказать: «Полно врать-то!», осталось мало, и они уже так состарились, что многим было не до этого. И тут Гранин развернулся… Благо судьба дала долголетие. Он принялся писать о войне статьи, книги, давал интервью, принимал участие в создании военных фильмов, его приглашали в юбилейные дни на телевидение, в газеты, стал охотно рассуждать о войнах вообще и о художественных произведениях, в той или иной мере посвящённых войнам.
Однажды утром в квартире Гранина раздался звонок в дверь. Телеграмма. Правительственная. Юбилейная. С цветочками. Юбиляр читает: «Вы по праву пользуетесь высоким, заслуженным авторитетом как мужественный, сильный духом человек…». Может быть, юбиляр подумал тут: «Ещё бы! Полвека состоять в партии и сбежать из неё — тут требуется большой дух!»
«… как человек, прошедший огненными дорогами Великой Отечественной войны…» Возможно, юбиляр, читая это, вспомнил все свои огненные дороги, включая те, что проходили через Горький, Ульяновск, где он был курсантом училищ, Москву, Тулу… Возможно.
«…как выдающийся писатель и публицист, как настоящий русский интеллигент…» Вообще-то в военных документах замполит Гранин значится как украинец, но это мелочь. Народы-братья.
«… как подвижник…» Конечно, конечно. Всю жизнь очень много двигался и туда и сюда.
«Ваши литературные произведения проникнуты искренней любовью к людям, к России, к её великой истории и традициям». Конечно, проникнуты. Аж насквозь.
«они поднимают важные нравственные мировоззренческие проблемы и в полной мере отражают вашу жизненную гражданскую позицию».
Весь день Даниил Александрович любовался на эту телеграмму, а вечером явился и сам автор её. Вы думаете, это был Медведев? Ошибаетесь. Они обнялись, расцеловались и явившийся прикрепил на груди Гранина орден Александра Невского. Этот орден был в данном случае как нельзя кстати. Разве это не Александр Невский сказал: «Кто с враньём к нам придёт, тот от своего вранья и погибнет. На том стояла и стоять будет русская земля и русская литература».
А что касается эпитафии, то читательница, назвавшаяся Мариной, предлагает на памятнике написать золотыми буквами: «ЛЖЕЦУ ОТ КЛЕВЕТНИКОВ».